Поговорим как большие. Часть 2. Преступление без наказания
- Нужно ли учить ребенка, что если он виноват, то должен обязательно попросить прощения, или он должен делать это исключительно по собственной инициативе, «по велению сердца»?
- Мне кажется, маме учить ребенка просить у самой себя прощения не с руки. А вот в отношении других людей - папы, бабушки, воспитательницы в садике или друга, у которого игрушку сломал, этот пример нужно подавать: вот, ты виноват, давай мы с тобой вместе пойдем просить прощения.
Замечания, окрики, увещевания - это так, косметические меры. А уклад жизни родителей, их взаимоотношения между собой, с другими людьми - это все ребенок впитывает без слов.
В первые годы жизни ребенка родители для него священны, он боготворит отца и мать, хотя никто его этому специально не учил. А потом ситуация меняется, и в этом частично недоработка родителей. Но есть удивительные семьи, в которых удается это благоговение сохранить. Есть такая книга - «Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф», которую она писала уже в девяностолетнем возрасте. Она описывает в этой книге свою семью. Там дети никогда не врали - не потому, что их этому специально учили, а потому, что родители сами даже в мелочах не позволяли себе этого делать. Мария Федоровна вспоминает - если даже мать была очень уставшая, а прислуга сообщала, что кто-то пришел, она не говорила: скажи, меня нет дома. Она выходи¬ла и сама отвечала.
Семья была православной, все дети выросли яркими талантливыми личностями, верными сынами Церкви. Но вместе с тем она описывает моменты, совершенно неожиданные для нашего представления о том, как было у нас в русской культуре принято. Она пишет, что родители их не наказывали. «От нас никогда даже не требовали, чтобы мы просили прощения за сделанный проступок, но чувство своей вины рождалось имен¬но благодаря тому, что нас не наказывали. Если бы наказали - было бы чувство, что мы квиты. А так виноватыми оставались мы...» Она описывает, как в четыре года, не желая подчиниться какому-то требованию матери, она бросилась на пол и, отбиваясь кулаками и ногами, сильно ударила ее каблуком по руке. Тогда на помощь был призван отец, девочку отправили в другую комнату, и, оставшись одна и успокоившись, она вспомнила свою вину перед матерью и «почувство¬вала себя в долгу перед ней. Так этот долг и остался на мне, меня ничем не наказали. Я и тогда поду¬мала, что если бы меня наказали, я бы уже не чувствовала так сильно своей вины...» Этот опыт пережитого, чувство вины перед матерью так и оставалось.
- Психологи тут могут сказать: человек будет жить с чувством вины!
-...и будет закомплексован¬ным... Знаете, по-моему, непло¬хо иметь такой комплекс - боять¬ся ударить человека. Я бы хотела, чтобы мои дети имели такой ком¬плекс - боязнь причинить боль другому.
В этой семье не было попусти¬тельства, родители все замечали, реагировали - но не давали ответ¬ной реакции в виде наказания. И человек понимал, что он родите¬лям своим не безразличен, но вме¬сте с тем свободен.
- Есть такое обращение - «поговорим как большие». Правильно ли так обращать¬ся к маленькому ребенку?
- Ребенку всегда приятно, что с ним считаются как с личностью. Выведение на новую ступень взрослости - это функция родителей. Наверное, и в четыре года родитель может сказать: «Ну-ка, давай с тобой по-взрослому поговорим, что ты тут натворил?» Но тут есть одно «но» - очень часто бывает, что родители волюнтаристским способом перераспределяют права и обязанности и в одном случае говорят: «Вот отвечай, пожалуйста, ты уже взрослый», а в другом: «Ты еще маленький, закрой дверь, тебя это не касается». Тут требуется талант родительский - если уж мы заявили, продекларировали, что ребенок «большой», то потом надо иметь мужество и дальше в этой системе координат общаться с ребенком, определив ту сферу, которая сейчас для него доступна.
- Частый лозунг либеральных родителей - ребенок такой же человек, как и мы, и мы должны общаться на равных. Не самообман ли это?
- Мы воочию можем наблю¬дать неравенство: ребенок меньше ростом, у него меньше словарный запас, житейский опыт. Иерархическая семейная среда является питательным раствором, который позволяет естественным образом ребенку учиться: как им руководят родители, как он подчиняется, если у него появляются младшие братья и сестры, он учится ими руководить, сам еще подчиняясь родителям. Причем это происходит без лишних слов, без всяких тренингов, к которым сейчас прибегают люди, чтобы научиться «быть руководителями, управлять персоналом». В норме навыки руководства и подчинения человек усваивает от родителей. Тот, кто вырос в семье, где была верная иерархия, где им руководили мудро, с любо¬вью, с терпением, сам будет четким и чутким в отношениях как с подчиненными, так и с теми, кто стоит выше его.
Вообще постепенное делегирование новых прав и обязанностей ребенку - это достаточно интересный и творческий процесс.
- В чем заключается свобода ребенка в семье и его права?
- Если говорить о младенчестве, то тут свободы у ребенка почти нет, зато есть право на безраздельное владение мамой, потому что ребенок в первый год жизни нуждается во взрослом человеке, который был бы с ним постоянно. В три года он заявляет: я сам - появляется самостоятельное волеизъявление - и одновременно осваивает челове¬ческую деятельность при помощи взрослого. Он ориентируется на то, как взрослый варит обед, управляет машиной. Он все это усваивает и потом моделирует в игре. И он имеет полное право на то, чтобы взрослые им занимались. Бывает, ребенок что-то освоил или увлекся чем-то, вот он идет с этим к взрослому - а у взрослого пустые глаза в ответ. Вот это и порождает негативизм в подростковом возрасте.
В любом возрасте ребенок имеет право на общение с Богом, на уча¬стие в Таинствах. Это удивительная вещь - Православная Церковь допускает участие ребенка в Таинстве Евхаристии, ведь перед Богом все, и дети, и родители, равны. В семилетнем возрасте у ребенка возникает тяготение к правильности, к образцу. Дети обычно спрашивают: а как правильно, как надо? И в этом возрасте всякий плюрализм, когда говорят: «А знаешь, можно так, а можно эдак», губителен для психики ребенка. Ему надо усвоить, как правильно, и свои внутренние переживания наложить на этот внешний образец, поэтому первая исповедь бывает не ранее семи лет.
В тринадцатилетнем возрасте новое расширение свободы: речь развита, мышление развито, само¬сознание формируется. В этом возрасте ребенок уже может логичес¬ки обосновать, почему он хочет сделать то-то и то-то, и с ним уже обязательно нужно это обсуждать. Кроме того, в подростковом возрасте для ребенка очень важно право на общение со сверстниками.
А настоящий взрослый человек, как говорит об этом святитель Феофан Затворник, - это человек, уме¬ющий сказать «нет» самому себе.
И вот эта способность себя сознательно ограничивать, даст Бог, где-то к семнадцати, к девятнадцати годам, у кого-то раньше, у кого-то позже, формируется. Пока он не научится это делать - он еще не самостоятельный, не взрослый чело¬век.
- Мне кажется, маме учить ребенка просить у самой себя прощения не с руки. А вот в отношении других людей - папы, бабушки, воспитательницы в садике или друга, у которого игрушку сломал, этот пример нужно подавать: вот, ты виноват, давай мы с тобой вместе пойдем просить прощения.
Замечания, окрики, увещевания - это так, косметические меры. А уклад жизни родителей, их взаимоотношения между собой, с другими людьми - это все ребенок впитывает без слов.
В первые годы жизни ребенка родители для него священны, он боготворит отца и мать, хотя никто его этому специально не учил. А потом ситуация меняется, и в этом частично недоработка родителей. Но есть удивительные семьи, в которых удается это благоговение сохранить. Есть такая книга - «Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф», которую она писала уже в девяностолетнем возрасте. Она описывает в этой книге свою семью. Там дети никогда не врали - не потому, что их этому специально учили, а потому, что родители сами даже в мелочах не позволяли себе этого делать. Мария Федоровна вспоминает - если даже мать была очень уставшая, а прислуга сообщала, что кто-то пришел, она не говорила: скажи, меня нет дома. Она выходи¬ла и сама отвечала.
Семья была православной, все дети выросли яркими талантливыми личностями, верными сынами Церкви. Но вместе с тем она описывает моменты, совершенно неожиданные для нашего представления о том, как было у нас в русской культуре принято. Она пишет, что родители их не наказывали. «От нас никогда даже не требовали, чтобы мы просили прощения за сделанный проступок, но чувство своей вины рождалось имен¬но благодаря тому, что нас не наказывали. Если бы наказали - было бы чувство, что мы квиты. А так виноватыми оставались мы...» Она описывает, как в четыре года, не желая подчиниться какому-то требованию матери, она бросилась на пол и, отбиваясь кулаками и ногами, сильно ударила ее каблуком по руке. Тогда на помощь был призван отец, девочку отправили в другую комнату, и, оставшись одна и успокоившись, она вспомнила свою вину перед матерью и «почувство¬вала себя в долгу перед ней. Так этот долг и остался на мне, меня ничем не наказали. Я и тогда поду¬мала, что если бы меня наказали, я бы уже не чувствовала так сильно своей вины...» Этот опыт пережитого, чувство вины перед матерью так и оставалось.
- Психологи тут могут сказать: человек будет жить с чувством вины!
-...и будет закомплексован¬ным... Знаете, по-моему, непло¬хо иметь такой комплекс - боять¬ся ударить человека. Я бы хотела, чтобы мои дети имели такой ком¬плекс - боязнь причинить боль другому.
В этой семье не было попусти¬тельства, родители все замечали, реагировали - но не давали ответ¬ной реакции в виде наказания. И человек понимал, что он родите¬лям своим не безразличен, но вме¬сте с тем свободен.
- Есть такое обращение - «поговорим как большие». Правильно ли так обращать¬ся к маленькому ребенку?
- Ребенку всегда приятно, что с ним считаются как с личностью. Выведение на новую ступень взрослости - это функция родителей. Наверное, и в четыре года родитель может сказать: «Ну-ка, давай с тобой по-взрослому поговорим, что ты тут натворил?» Но тут есть одно «но» - очень часто бывает, что родители волюнтаристским способом перераспределяют права и обязанности и в одном случае говорят: «Вот отвечай, пожалуйста, ты уже взрослый», а в другом: «Ты еще маленький, закрой дверь, тебя это не касается». Тут требуется талант родительский - если уж мы заявили, продекларировали, что ребенок «большой», то потом надо иметь мужество и дальше в этой системе координат общаться с ребенком, определив ту сферу, которая сейчас для него доступна.
- Частый лозунг либеральных родителей - ребенок такой же человек, как и мы, и мы должны общаться на равных. Не самообман ли это?
- Мы воочию можем наблю¬дать неравенство: ребенок меньше ростом, у него меньше словарный запас, житейский опыт. Иерархическая семейная среда является питательным раствором, который позволяет естественным образом ребенку учиться: как им руководят родители, как он подчиняется, если у него появляются младшие братья и сестры, он учится ими руководить, сам еще подчиняясь родителям. Причем это происходит без лишних слов, без всяких тренингов, к которым сейчас прибегают люди, чтобы научиться «быть руководителями, управлять персоналом». В норме навыки руководства и подчинения человек усваивает от родителей. Тот, кто вырос в семье, где была верная иерархия, где им руководили мудро, с любо¬вью, с терпением, сам будет четким и чутким в отношениях как с подчиненными, так и с теми, кто стоит выше его.
Вообще постепенное делегирование новых прав и обязанностей ребенку - это достаточно интересный и творческий процесс.
- В чем заключается свобода ребенка в семье и его права?
- Если говорить о младенчестве, то тут свободы у ребенка почти нет, зато есть право на безраздельное владение мамой, потому что ребенок в первый год жизни нуждается во взрослом человеке, который был бы с ним постоянно. В три года он заявляет: я сам - появляется самостоятельное волеизъявление - и одновременно осваивает челове¬ческую деятельность при помощи взрослого. Он ориентируется на то, как взрослый варит обед, управляет машиной. Он все это усваивает и потом моделирует в игре. И он имеет полное право на то, чтобы взрослые им занимались. Бывает, ребенок что-то освоил или увлекся чем-то, вот он идет с этим к взрослому - а у взрослого пустые глаза в ответ. Вот это и порождает негативизм в подростковом возрасте.
В любом возрасте ребенок имеет право на общение с Богом, на уча¬стие в Таинствах. Это удивительная вещь - Православная Церковь допускает участие ребенка в Таинстве Евхаристии, ведь перед Богом все, и дети, и родители, равны. В семилетнем возрасте у ребенка возникает тяготение к правильности, к образцу. Дети обычно спрашивают: а как правильно, как надо? И в этом возрасте всякий плюрализм, когда говорят: «А знаешь, можно так, а можно эдак», губителен для психики ребенка. Ему надо усвоить, как правильно, и свои внутренние переживания наложить на этот внешний образец, поэтому первая исповедь бывает не ранее семи лет.
В тринадцатилетнем возрасте новое расширение свободы: речь развита, мышление развито, само¬сознание формируется. В этом возрасте ребенок уже может логичес¬ки обосновать, почему он хочет сделать то-то и то-то, и с ним уже обязательно нужно это обсуждать. Кроме того, в подростковом возрасте для ребенка очень важно право на общение со сверстниками.
А настоящий взрослый человек, как говорит об этом святитель Феофан Затворник, - это человек, уме¬ющий сказать «нет» самому себе.
И вот эта способность себя сознательно ограничивать, даст Бог, где-то к семнадцати, к девятнадцати годам, у кого-то раньше, у кого-то позже, формируется. Пока он не научится это делать - он еще не самостоятельный, не взрослый чело¬век.
