Дары Рождества

Андрей КУРАЕВ диакон

Христианство увидело в Боге Отца

Первый дар, принесенный христианством людям, - это право прямого обращения к Богу, право обращаться к Бо­гу на "Ты"... Нам кажется се­годня естественным, что религиозный человек молится Богу. Но в дохристианском мире Богу молиться было нельзя. Молиться надо было Господу... В языческом бого­словии... высший бог недостижим, или бессилен, или вооб­ще покоится в бездействии... Миром правят частые и мно­гообразные «господа» - узур­паторы или «наместники»...

Если языческие народы позволяют себе обращаться к высшему небесному божеству только «как к последней на­дежде во времена самых страшных бедствий», то хрис­тианам было даровано право повседневного общения с Ним. К Творцу галактик мы обращаемся с просьбой о еже­дневном хлебе... К Владыке всех миров самая простая крестьянка может обращаться с ходатайством о том, чтобы Он (Абсолют!!! Тот, при мысли о Котором немеют филосо­фы!!!) помог ей собрать ее картошку...

Христианство увидело в Бо­ге Отца. Не холодный косми­ческий закон, а любящего От­ца. Христиане раздражали язычников своей самоуверен­ностью, парадоксами своей проповеди. Но главное - сво­им отказом чтить святыни других религий... И империя начала преследования хрис­тиан, требуя от них терпимос­ти. Христиан ослепляли, тре­буя от них «широты взгля­дов». Христиан запрещали, требуя:  «Запрещено   запрещать! Не смейте своим адеп­там запрещать молиться на­шим богам!».

Христиане же предложили различать терпимость идей­ную и терпимость гражданскую. У людей должно быть право на несогласие, на дискуссии, на резкую оценку противоположных взглядов. Но государству не следует вмешиваться в эти споры... «Не убивая врагов своей рели­гии, можно ее защищать, а умирая за нее. Если вы думае­те служить ей, проливая кровь во имя ее, усиливая пытки, вы ошибаетесь. Ничто не должно быть так свободно, как исповедание веры» (Лактанций. Божественное уста­новление. 5,20)... Требование свободы совести - это дар, который христианские мученики принесли в жизнь лю­дей.

Человек возвышается над миром

Христианство позволило людям иначе взглянуть на са­мих себя. Важнейшая переме­на в человеческом самопони­мании связана с тем, что хрис­тианство отказалось от одно­го, казалось бы, самоочевид­ного тезиса языческой фило­софии. С точки зрения язычества человек - часть приро­ды, «микрокосм»... Микрокос­мос - это маленькая действу­ющая модель вселенной...

Христианство смогло пойти наперекор очевидности. Ви­зантийские богословы возвес­тили, что человек, скорее, есть «макрокосм», помещенный в «микрокосм»... Потому что, вбирая в себя все, что есть в мире, он несет в себе еще не­что, чего весь мир вместить не может и чего не имеет: образ Божий и Божественную бла­годать, благодатное Богосыновство, разум, личность, со­весть... Человек возвышается над миром потому, что не все в человеке объяснимо из зако­нов того мироздания, в кото­рое погружено наше тело и низшая психика. Не все в нас родом из мира сего. А потому не все имеет общую с ним судьбу.

Евангелие огласило права человека

Николай Бердяев в полеми­ке с марксистами заметил, что лишь с точки зрения марксис­тов человек есть часть обще­ства. Для христианина же об­щество есть частица человека, ибо в человеке и в самом деле многое определяется его со­циальным происхождением, статусом, социальным опытом. По человек не сводится ко всем влияниям на него - ни из прошлого, ни из окру­жения... Даже Герцен пони­мал, сколь обязана его либе­ральная философия христи­анству: «Лицо человека, поте­рянное в гражданских отно­шениях древнего мира, выросло до какой-то недосягае­мой высоты, искупленное Словом Божиим. Евангелие торжественно огласило права человека, и люди впервые ус­лышали, что они такое...».

Человек свободен

Евангельский призыв к по­каянию возвещал, что человек освобожден от тождественно­сти себе самому, своему окру­жению и своему прошлому. Не мое прошлое через настоя­щее железно определяет мое будущее, но мой сегодняшний выбор. Между моим прошлым и минутой моего нынешнего выбора есть зазор. И от моего выбора зависит, какая из причинно-следственных цепочек, тянущихся ко мне из про­шлых времен, замкнется во мне сейчас. То, что было в мо­ем прошлом, может остаться в нем, но я могу стать иным...

Если человек - часть при­роды, то он не может оцени­вать своего поведения по иным критериям, нежели природные. Но природные феномены не подлежат нрав­ственному суду... Так роди­лось кантовское доказатель­ство бытия Бога... Ничто в ми­ре не может действовать сво­бодно, а человек - может. Значит, человек есть нечто большее, чем мир... Человек свободен - а значит, бытие богаче, чем мир причинности; человек свободен - а значит, «морально необходимо при­знавать бытие Божие».

Христианство вернуло людям небо

Христианство вернуло лю­дям возможность любоваться небом, звездами, облаками и закатом. В языческих религи­ях каждый природный фено­мен наделялся именем и биографией. А поскольку речь шла все же о природных фено­менах, то персонажи этих мифов оказывались столь же вне-моральны, как и природные стихии. Они оказывались по ту сторону добра и зла... Если некий предмет был в мифоло­гии связан с определенным божеством, значит, при встрече с этим предметом на ум неиз­бежно приходили воспоминания об этом боге и его деяниях.

Мы сейчас можем просто смотреть на закат и восход. Наши неверующие современники просто любуются зрели­щем, и поэтическое чувство, близкое к религиозному, на­полняет их сердца... Христи­анство сказало, что у звезд нет биографии. Как нет биографии у лампочки. Ни кровь, ни похоть не проступают с небес.

Христианство создало условия для рождения науки

Христианство создало необ­ходимые условия для рожде­ния науки. Научная астроно­мия возможна только при ус­ловии, если звезды перестали быть богами. Законы, описы­вающие падение камня на земле, должны быть приложе­ны к движению звезд. Чтобы решиться на такое и не быть наказанным (подобно древне­греческому философу Ана­ксагору), нужно, чтобы обще­ство и господствующая в нем религия согласились в звездах видеть «камни», а не души (или тела или глаза) богов...

Научная астрономия появ­ляется там, где движение звезд описывается не на язы­ке психологии, а на языке ма­тематики, то есть на языке, не знающем страстей - зависти, ревности, любви... Только ре­лигия Логоса, ставшего Пло­тью, могла позволить на язы­ке математики (языке идеаль­ных чисел и форм) описывать процессы, происходящие в мире физическом (где не бы­вает ничего идеального)...

В эпоху Возрождения вновь магия, алхимия, оккультизм ворвались в область высокой культуры и стали считаться допустимыми способами ми­ропонимания. В ответ Запад­ная Церковь, пробужденная пощечиной Реформации, от­ветила «охотой на ведьм», инквизицией и... поддержкой механистической картины мира. Научная картина мира была поддержана Церковью, остро нуждавшейся в союзни­ке для борьбы с общим врагом - оккультизмом...

Научная революция про­изошла в Западной Европе на рубеже XVI - XVII веков. Не в эпоху атеизма (XVIII), не в эпоху пренебрежения религи­озными вопросами (XV), не в эпоху религиозной стабиль­ности (XIII), а в эпоху Рефор­мации и Контрреформации, в эпоху величайшего взлета религиозной напряженности в жизни христианской Европы родилась наука.

Урок эсхатологической этики

По мере вытеснения христи­анства из общественной, куль­турной, университетской жиз­ни старые тени вновь начали сгущаться... Снова модно сли­вать все религии в одну, вовле­кая христиан в языческие иг­ры. Тревожнее всего то, что разговоры о религиозном плюрализме и терпимости вновь начинают вестись с такими стальными интонациями в голосе, что христиане ощущают себя на пороге новых гонений. Это еще один урок христиан­ства: умение жить, строить, ра­ботать, даже если знаешь, что твоя святыня будет разруше­на. Это урок эсхатологической этики. Мы знаем, что однажды станем совсем чужими для ми­ра официальной и массовой культуры. Знаем, что мраком застлан горизонт человечес­кой истории (имя этому мраку в христианском богословии - «царство антихриста»). Но это не повод для отчаяния.